К концу 30-х гг. XX в. наметился путь, по которому следовало идти при решении вопроса о стрельцах, стала ясна необходимость дифференцированного подхода к этой сословной категории, обязательность учета местных особенностей их службы и т. д. Однако конкретно-исторические исследования снова пошли по линии детализации истории стрелецкого войска как особого типа российских вооруженных сил, а следовательно, стали изучать фактический материал, освещающий только одну из сторон проблемы.
Что касается социальной сущности стрельцов, то часть историков, не занимаясь специально этим вопросом, все же не отрицала их близости к посаду и значения их побочных занятий. С. Л. Марголин отмечал, что стрельцы, несмотря на сословные особенности, в силу занятий торгами и промыслами и внутреннего социального неравенства были тесно связаны с посадом «силой единства классовых интересов». Он указывал, что стрельцы были силой «если не посада, то связанной с посадом, испытывающей на себе его давление». Аналогичные высказывания есть и у А. В. Чернова. Но, упоминая об особенностях положения стрельцов, ни тот, ни другой не показали, в каких конкретных формах они выражались.
В 40—50-х гг. наиболее широкое распространение получила точка зрения на стрельцов как на социально-реакционную и консервативную группу населения. В качестве обоснования этой концепции ее сторонники подчеркивали, что стрельцы состояли на жалованье у правительства, были главной полицейской силой в городах и в .98 г. выступали против военной реформы Петра I,
защищая свои узкосословные интересы. Этими чертами социальную природу стрельцов определяли полностью, а их занятия разными видами городской деятельности рассматривали только как обстоятельство, мешавшее им понять прогрессивность военной реформы. Такое мнение привело к недооценке их экономической активности, и вопрос о их роли в жизни города был по существу снят. Даже в таком фундаментальном издании, как «История Москвы», участие стрельцов в развитии городской экономики не освещается, хотя в Москве жили более 20000 стрельцов. То же самое можно сказать и об «Очерках истории СССР».
