Когда самолёт, прорвав пелену облаков, начал снижаться и в безбрежной морской синеве открылась цепочка островов, захотелось, подобно вперёдсмотрящему на каравелле Колумба, крикнуть «Земля!». Перелёт через Атлантику был долгим, но что значили часы полёта в сравнении с месяцами плавания по незнакомому океану к неведомой земле? Земле, к которой осенью 1492-го года отправились из Испании три каравеллы Колумба. Они плыли, надеясь отыскать путь в «Индии», а открыли для европейцев Новый Свет. И острова, омываемые водами Атлантики, Мексиканского залива и Карибского моря, были первой землёй, ими встреченной…
С высоты остров Куба напоминал большую зелёно-жёлтую рыбу. Для меня, как когда-то для первооткрывателей, это тоже была неведомая земля…
В аэропорту меня встречал давний приятель Хосе Родригес Лаборис. Он учился в Москве, там мы и познакомились. Гавана была его родным городом. Уже в пути, от аэропорта до гостиницы, я поняла, что без помощи Хосе мне город не «открыть». Слишком велика была столица Кубы, настоящий мегаполис, насчитывающий более двух миллионов жителей.
Назавтра мы встретились с Хосе ни свет ни заря.
— Нельзя не увидеть начало дня в Гаване, — убеждённо сказал он и повёл меня ещё пустынными улицами к набережной.
Мы пришли в тот момент, когда из-за горизонта показался краешек солнца. Вскоре оно выкатилось всё, и я увидела синюю бескрайнюю даль с силуэтами кораблей, белую свечу маяка и гранитный парапет набережной Малекон. Город лежал на берегу большой бухты.
Гавана и родилась благодаря морю-океану. Было это в 1515 году. Конкистадоры, испанские завоеватели, приплыли сюда следом за Колумбом в расчёте на богатство острова и «задержались» на нём — почти на четыре столетия. Местное население — индейцы, которые впервые видели огнестрельное оружие, — было практически истреблено. Для обработки плантаций сахара и табака везли рабов из Африки. Куба превратилась в центр торговли между Европой и Америкой.
Узкий пролив, ведущий в гавань, с двух сторон охраняли крепости. Эта оборонительная система создавалась в XVI — XVII веках, чтобы защитить город от набегов корсаров, среди которых был и знаменитый пират Фрэнсис Дрейк. Самым старым крепостным сооружением в Гаване считается Кастильо де Реаль Фуэрса — «Крепость королевской силы». На одной из её башен возвышается бронзовая статую.
— Это знаменитая Хиральдилья, символ Гаваны, — охотно вступает в роль гида Хосе, — но она напоминает и о донье Исабель де Бобадилье, которая каждый день поднималась на башню, ожидая возвращения своего возлюбленного из похода… Прошло уже более четырёх веков с тех пор, а память о ней, верной спутнице конкистадора, единственной женщине — генерал-губернаторе, жива и поныне.
— Ну а теперь, — говорит Хосе, — пройдём по улицам Старой Гаваны…
Я знала, что оборонительные сооружения, также как и район Старой Гаваны эпохи испанского владычества, объявлены ЮНЕСКО памятниками мирового культурного наследия. Но жаль было расставаться с морем и свежим ветерком. Уже чувствовалось приближение влажной, тяжёлой жары. Климат на Кубе тропический, пассатный, тепло круглый год, а летом температура доходит до 30 градусов.
От набережной Малекон начинается знаменитый бульвар Прадо. На протяжении веков Прадо был самой важной артерией Гаваны. Мы идём по мраморным плитам мостовой, под тенью цветущих деревьев и любуемся светлыми особняками в староиспанском стиле. Так и кажется, что сейчас над ажурной решёткой балкона покажется девичья головка, покрытая вуалью, а по просторной галерее заспешит дуэнья в чёрном, чтобы рассмотреть того, кто распевает серенаду в густой зелени сада… В таких особняках жили богатые испанцы.
На узких боковых улочках дома скромнее — двух-трёхэтажные, из посеревшего от времени местного известняка. Жизнь их обитателей зачастую выплёскивается на улицу. У высоких, распахнутых настежь дверей (жарко!) сидят, болтая, толстые матроны с пышными причёсками и серьгами до плеч и пожилые мужчины в джинсах, полосатых пиджаках, с неизменной сигарой в зубах. Загорелые до черноты худенькие мальчишки при виде нас стайкой бросаются навстречу с криками: «Амиго!» — «Друг!». Они не отстают до тех пор, пока не получат в подарок ручку, значок или открытку. По цвету лиц гаванцев — светлых, чёрных, светло-коричневых — понимаешь, какой расовый «коктейл» устроила на острове история…
Мы покинули бульвар Прадо и прилегающие улицы, осмотрев здание Национального Капитолия, построенного по образцу вашингтонского — с анфиладой колонн, маршами лестниц. Это уже другая Гавана, другая история… О ней мы говорили с моим провожатым на площади Революции, где находится бывший Президентский дворец (сейчас — Музей Революции), у монумента Хосе Марти — высокой, облицованной белым мрамором башни. Документы и гравюры, хранящиеся в мемориале Хосе Марти, рассказывают о его жизни и творчестве. В 1892 году он основал Кубинскую революционную партию, сыгравшую решающую роль в восстании против испанских колонизаторов. «Апостол Кубинской Революции», как называют его в стране, писатель и поэт погиб в бою. Было ему 42 года…
В 1902 году Куба была провозглашена независимой республикой. Однако, освободившись от испанского владычества, она после испано-американской войны фактически превратилась в полуколонию США.
— На остров хлынули американские туристы, чикагские гангстеры, мафиози, — рассказывал Хосе. — Строились роскошные отели, рестораны, казино. Известный отель «Капри» в центре Гаваны принадлежал самому Аль Капоне, знаменитому гангстеру. А сколько высотных зданий поднялось в небо Гаваны!.. Но долго это продолжаться не могло: в XX веке история ускорила своё движение.
Я понимаю, что Хосе хочет напомнить о штурме группой революционеров во главе с Фиделем Кастро казарм Монкадо 26 июля 1953 года. Попытка оказалась неудачной. Но в 1956 году на восточном побережье Кубы с борта яхты «Гранма» высадился отряд революционеров, руководимый тем же Фиделем Кастро. Они развернули на острове партизанскую войну, и 1 января 1959 года Кубинская революция победила. 26 июля стало Днём национального праздника Кубы, и нет, наверное, сегодня ни одного кубинца, который не побывал бы в мемориале «Гранма».
Наступило другое время, и вновь облик Гаваны и её предместий начал меняться. Есть у столицы город-спутник Аламар. Его строили в 70-х годах прошлого века, строили на пустыре, брошенной земле, где не ютились даже традиционные хижины с крышей из пальмовых листьев. Сейчас здесь проложены асфальтированные улицы, и к ним сбегают пятиэтажные дома с широкими галереями и балконами, отрытыми ветру с моря.
Проехав Аламар из конца в конец, мы направились в рыбачий посёлок Кохимар, знаменитый тем, что там в местном кабачке часто бывал Эрнест Хемингуэй, знаменитый американский писатель. Он жил неподалёку, в усадьбе «Вихия», на окраине Гаваны, где сейчас создан его музей. Некоторые завсегдатаи кабачка ещё помнят Хемингуэя и охотно рассказывали нам, каким он был азартным человеком, с кем ходил в море рыбачить и кого из них описал в своей прекрасной повести «Старик и море».
Обстановка в кабачке, где подавали только жареную рыбу, картофель и пиво, была самая что ни есть рыбацкая. Пол уставлен стеклянными буями и плетеными корзинами, стены увешаны сетями, среди которых запутался муляж огромной рыбы-иглы. Рыбаки проводят конкурс имени Хемингуэя — награда достаётся тому, кто поймает такую рыбину. Писатель смотрел на разговорчивых рыбаков с фотографии, висевшей на стене, и хитро улыбался…
Старая Гавана встретила нас громким пушечным выстрелом. Хосе поспешил меня успокоить:
— Это стреляет пушка в крепости Ла-Кабанья. Каждый вечер, ровно в 9 часов. Когда-то это было сигналом к тому, чтобы закрывать городские ворота и натягивать цепь между крепостями Эль Морро и Ла-Пунта, которая преграждала вход в бухту. Сегодня этот выстрел знаменует начало весёлой гаванской ночи. Мы проведём её на Малеконе…
Да полно, бывает ли в Гаване ночь? Так думалось мне, когда мы стояли в толпе радостно возбуждённых гаванцев и смотрели на медленно движущуюся, но, казалось, неиссякаемую процессию карнавала. Под музыку зажигательной румбы, весёлые джазовые мелодии, мерную дробь барабанов и удары тамтамов одна за другой проходили перед толпой сияющие огнями корабли. «Это карросы, — шепнул мне Хосе. — Их тянут трактора, скрытые за разноцветными гирляндами». Карросы как бы составляли графическую основу карнавала, а между ними шли танцевальные группы.
Едва успеваю выхватить яркие детали шествия. Впереди — танцующие с фонарями — «фаролас», за ними — группа танцоров «компарас». Каждая группа была не похожа на другую, и каждая карроса была украшена по-своему. Женщины-зебры в полосатых трико, голова буйвола с огромными рогами на карросе, танцоры, скачущие на «лошадях», танцоры в мохнатых шкурах, негры с медными трубами в ослепительно белых костюмах, индейцы в головных уборах, украшенных перьями; фигуры в сомбреро, в руках у них мачете и стебли сахарного тростника, на карросе — огромная сахарная голова…
Зрители, стоящие вдоль всей набережной, встречают каждую новую карросу возгласами восторга. Иные не выдерживают такого накала страстей и пускаются в пляс. Вот вырвалась из толпы пожилая негритянка с сигарой в зубах и корзиной на голове. Она, похоже, готова пройти с танцующими весь Малекон. А это семь километров…
Как много ещё можно было бы рассказать о Гаване, где я провела не один день. О ласковых пляжах из белоснежного песка; о «Гаванском Христе», мраморная статуя которого высится на вершине холма, над входом в бухту; о Дворце изящных искусств, где хранится уникальное собрание испанской живописи, и о настоящем музее африканского искусства под открытым небом — настенной стометровой фреске в одном из переулков Гаваны. О Национальном ботаническом саде и крупнейшем в мире морском аквариуме. И конечно, о Гаванском университете, существующем с начала XVIII века…
Но невозможно в короткой зарисовке объять то, что складывалось веками.
Лидия Чешкова.
