Именно проекция внутренних потребностей зодчего в сочетании со стремлением к коллективному преображению мира, цель которого — придать людям жизненную энергию, должна быть основой проекта, тогда как забота о функциональности постройки стоит на втором месте. Бруно Таут подчеркивает, что любое художественное творение укоренено во внутренней, духовной жизни личности. Стремление строить, с его точки зрения, вовсе не вызвано практическими утилитарными потребностями: архитектура — плод творческого воображения, дающего жизнь формам. Иногда Бруно Таут с такой горячностью отвергает априорность функционализма, что его можно ошибочно принять за эстета. Он рассказывает об опыте строительства павильона стекольной промышленности на выставке немецкого Веркбунда (Строительного союза) 1914 г.: «Публика, которая вначале постоянно спрашивала, для чего может быть предназначено это здание, постепенно начала понимать, что архитектура не имеет никакой иной цели, кроме разве что цели быть самой собой, являть нечто прекрасное».
Считая, что произведение архитектуры вызвано к жизни духовным началом и представляет собой его внешнее проявление, Бруно Таут и его товарищи восхищаются мастерством строителей соборов. Их привлекает также зодчество Востока, особенно Индии: «Возрождение искусства! Мы, заново прозревшие, должны широко открыть глаза: да, все это реальность, а не греза; эти здания были некогда построены людьми!» В порыве восторга Таут воспевает храмы и пагоды, созданные на Востоке с IV по XVI в. Почему? Потому что их форма полностью соответствовала внутренним устремлениям зодчих и они в совершенстве воплощали синтез архитектуры и скульптуры.
