Все те идеи, которые характерны для экспрессионизма в сфере архитектуры, потерпели поражение (как, впрочем, и в других областях искусства) вследствие краха революционных настроений 1918—1920 гг. На смену им приходит «возвращение к порядку». Архитекторам-экспрессионистам, не желавшим оставаться чистыми утопистами и посвящать всю жизнь наброскам, пришлось частично отказаться от своих фантазий и откликнуться на конкретные социальные нужды Веймарской республики. Некоторые справились с этой задачей, не изменив себе: Эрих Мендельзон, Бруно Таут, Ганс Шарун. Другие, всецело увлеченные поисками абсолюта (например, Герман Финстерлин), так и остались визионерами.
Чему послужили их грезы? Разумеется, влияние, оказанное ими на архитектуру других стран, было довольно слабым. Во Франции в период между двумя мировыми войнами они практически остались неизвестными. В 1925 г. в журнале Ле Корбюзье «Эспри нуво» («Новый дух») можно было прочитать: «Неврастения. Экспрессионизм! Бруно Таут мечтает о храмах, где человечество обнажается, погружается в очистительные воды и попадает в святилище нового Грааля! Экспрессионизм — это острая неврастения. Помешательство. Архитектура душевнобольных». Что касается пражского авангарда во главе с Павлом Янаком, Йозефом Хохолом, Властиславом Гофманом, ищущего поддержки Берлина, чтобы освободиться от гегемонии Вены, и находящего ее в кругу «Штурма», то ему все-таки ближе геометрическая строгость кубизма. Только амстердамская школа, сформировавшаяся вокруг Мишеля де Клерка и журнала «Вендлинген», проявляла к экспрессионизму пристальное внимание, во время трудного творческого противоборства с «абстрактным реализмом» группы «Стиль». Сам Тео ван Дусбург, лидер группы «Стиль», точно определил в 1921 г. изменения, принесенные в нидерландскую архитектуру Аудом, Уилсом, Ван’т Хоффом, Ритвельдом, выступившими против традиций декоративизма, унаследованных от Берлаге и продолженных в экспрессионизме Мишеля де Клерка: «Эстетическая эмоция подчинилась дисциплине, искусство превратилось в организованную интуицию; для архитекторов нечто случайное в зодчестве стало неприемлемым — все украшения фасада, вся внешняя привлекательность были принесены в жертву конструкции, логической структуре, заботе о гармонической планировке внутреннего устройства здания».
Не свидетельствует ли скромность итогов движения о его несостоятельности? Вальтер Гропиус признавал, сколь много он получил от общения с Бруно Таутом. Построенные экспрессионистами здания сохранились до сих пор (об этом часто забывают); более того, именно экспрессионистами были поставлены проблемы форм современной архитектуры и ее обоснования. Их утопические проекты и иллюзии, сумбурность их идей, быть может, также свидетельствуют о творческом богатстве, которого у них не отнять и которым они могли бы распорядиться более щедро, будь у них для того практическая возможность.
